Модель уровней психологической сепарации женщины-матери в контексте двойной симбиотической поляризации

Библиографическая ссылка:

Говоря о психологической сепарации личности взрослого человека, мы рассматриваем сепарацию не как процесс, происходящий в детстве или на пути к автономии взрослости, а как процесс, происходящий в течение всей жизни (сопровождающий личность на протяжении всей жизни) — как форма личностного развития, разотождествления (со значимой фигурой, с установками объективного и субъективного социальных мифов, с социальными ролями и т.д.) и обретения большей самоактуализации.

Традиционно понятие сепарации чаще всего рассматривается в контексте процесса формирования личности ребенка и обретения им все большей автономии от матери. Тем не менее, феномен сепарации не ограничивается детско-родительским контекстом: исследователи говорят о психологической сепарации как феномене межличностных отношений [6]; изучают механизмы психологической сепарации [21], определяют проблемное поле исследования феномена сепарации [12] и т.д.

В зарубежной психологии этапы прохождения сепарации представлены в психоаналитическом направлении через периодизацию развития личности (М. Малер [14], Дж. Мак-Девитт [13], А. Фрейд [20], М. Кляйн [9], Д. Винникот [4], Дж. Боулби [3], X. Кохут [10], П. Блос [1], О. Кернберг [8], R. Josselsson [23] и др.).

Этапы прохождения ребенком процессов сепарации в отечественной психологии описываются в рамках концепций периодизации развития и возрастных кризисов (Л. С. Выготский [5], Д. Б. Эльконин [22], А. Н. Леонтьев [11], Л. И. Божович [2], Л. Ф. Обухова [15], В. И. Слободчиков [18], К. Н. Поливанова [17], Т. В. Драгунова [7]).

Ряд исследователей рассматривают вопросы сепарации в контексте возрастного, личностного и социального становления юношей и девушек, входящих в самостоятельную жизнь, взрослость, оставляющих родительскую семью. Так, периодизация этапов, представленная в модели Ю. В. Потаповой, А. Ю. Маленовой [12] предполагает не только этапы, связанные с детским и подростковым возрастом, но и стадию создания собственной семьи.

Психологическая сепарация и ее критерии — вопрос, особенно актуальный в детско-материнском контексте. Исследователи проблемы сепарации говорят о детско-материнской (детско-родительской) сепарации: М. Малер, Ф. Пайн, Дж. Мак-Девитт [13, 14]. В статье мы затронем проблему, менее разработанную в научной среде, — проблему материнской сепарации (которую можно понимать как сепарацию матери от ребенка, и которая, в то же время, имеет и другие аспекты).

Поскольку мы сталкиваемся с проблемой измерения и описания критериев психологической сепарации женщины-матери, мы предлагаем рассмотрение этого процесса через модель пирамиды нейрологических уровней (пирамида Дилтса в ее адаптации П. М. Пискаревым [16]), поскольку предполагаем, что сепарационный процесс может разворачиваться и быть описан как многоуровневая модель, может быть неравномерным (на одних уровнях представлен больше, на других — меньше), а также может проявляться по-разному в зависимости от контекста ситуации и системы межличностных отношений.

Мы рассматриваем процесс сепарации женщины-матери (материнская сепарация) как субъективный и многоуровневый, с разной представленностью (актуализацией) в разные периоды её жизни.

Мы определяем материнскую сепарацию в контексте двойной симбиотической поляризации. Так, с одной стороны, женщина-мать рассматривает себя как мать через призму своего интроекта с материнской фигурой (фигурой собственной матери, которая далее проецируется на любого “значимого другого”, кто бессознательно ассоциируется ею с фигурой собственной матери). В этом случае симбиоз “мать-ребенок” не включает, собственно, ребенка, рожденного женщиной-матерью, а ребенком является она сама (в диадическом единстве с ее матерью). С другой стороны, участником этой симбиотической системы может быть и сам ребенок: на позицию “значимого другого” может быть поставлен и ребенок женщины-матери (а до того, в ряде случаев, фигурой “значимого другого” был другой человек — муж, учитель, гуру, подруга и т.д.).

В случае, когда участником симбиотической системы является сам ребенок, можно говорить об имманентности (трансцендентальности, по Канту) или трансцендентности фигуры ребенка по отношению к фигуре матери. В случае, когда фигура ребенка имманентна (внутренне присуща) фигуре матери, мать не видит ребенка не только как “значимого другого”, но и как другого вообще, а воспринимает его через призму собственных ожиданий, предпочтений, стремлений, эмоций, не выделяя его собственных желаний и проявлений его собственной личности. Внутренне она не принимает автономии ребенка (возможно, признавая ее на словах), не видит его собственных стремлений, желаний, жизненных целей, подменяя их своими. Важно понимать, что фигуры, имманентные определенному субъекту, неотделимы и непознаваемы по определению: женщина-мать не может отделить от себя то, что является ее собственной частью, даже на время, с целью изучения особенностей этой “части”; для матери “имманентный ребенок” — непознаваем. Возникает серьезная трансгенерационная проблема: не “увиденный” в его отдельности, не отраженный матерью, не актуализированный в качестве отдельной личности, — ребенок, вырастая, существует в контексте другого, склонен к созависимым отношением. Созависимые отношения — это, для “неотраженного ребенка”, — привычная форма бытия, привычная система существования его в качестве личности; выход из созависимых отношений может означать для него потерю себя. Подтверждение этой точки зрения находим в работах Дж. и Б. Уайнхолд [19, с. 111-114].

Имманентности противостоит трансцендентность, обретаемая, по нашему мнению, в процессе сепарации. Имманентность присуща первым фазам взаимодействия ребенка и матери — беременности и начальному периоду внеутробного существования (фаза “нормального аутизма”, “симбиотическая фаза” по М. Малер [14, с. 73]). В процессе сепарации ребенка от матери имманентность должна, в норме, преодолеваться, смещаться в сторону трансцендентности. Тут актуализируется процесс сепарации матери от ребенка: поскольку мать является средой, в которой ребенок существует, реализует природную программу процесса сепарации и индивидуации, — можно сказать, что мать может создавать более или менее благоприятные условия (условия среды) для прохождения ребенком фаз процесса сепарации-индивидуации [14]. Трансцензус как переход от имманентности к трансцендентности длится всю жизнь личности, однако первоначальный процесс сепарации в норме завершается к трем годам “психологическим рождением я” [14].

Возвращаясь к проблеме двойной симбиотической поляризации, где женщина-мать имеет два вектора имманентности и трансцендентности — со своей матерью и со своим ребенком, рассмотрим первый вектор. В случае дисфункциональной сепарации, выраженной в созависимости (слиянии) или контрзависимости с собственной матерью, женщина, тем не менее, неосознанно стремится завершить процесс сепарации с собственной матерью. Уровень сепарации женщины с собственной матерью или значимыми фигурами (“значимыми другими”, на которых может переноситься её образ — муж, эксперт или гуру, подруга) определяет ее способность отражать ребенка и видеть в нем “другого”, а не свое собственное отражение, и в динамике отношений с ребенком не воспроизводить динамику отношений с собственной матерью. Следовательно, от сепарированности женщины от собственной матери и “значимых других” непосредственно зависит качество выполнения ею воспитательных, родительских функций.

Рассмотрим психологическую сепарацию женщины-матери через призму уровней ее представленности, с опорой на модель пирамиды Дилтса. Модель позволяет нам посмотреть на уровни, критерии, аспекты сепарации как сложного процесса. Такое понимание уводит от понимания процесса сепарации как дихотомического и полярного (“пройдена — не пройдена”, “состоялась — не состоялась”) к пониманию ее как сложного динамического многоуровневого процесса. Это, в свою очередь, дает следующие возможности помогающим практикам: диагностическую (увидеть и понять конфигурацию сепарационного процесса конкретной женщины), терапевтическую (помочь пройти сепарационный кризис) и коучинговую (помочь выйти на более высокий уровень внутренней автономии и самоактуализации).

Ниже представлена модель уровней психологической сепарации женщины-матери в контексте двойной симбиотической поляризации.

Уровень окружения

Сепарация от матери. Диагностическая картина: женщина живет с матерью, со своими родителями или самостоятельно; насколько ее окружение включено в её материнствование (старшее поколение управляет процессами, принимает ответственность на себя или женщина автономна в своем уходе за ребенком, выборе воспитательных и иных стратегий и практик материнствования).

Сепарация от ребенка. Диагностическая картина: насколько у женщины есть свое место в доме, не занятое “детским миром” — уголок для творчества, например; насколько дети “проницают” в супружескую спальню, претендуют на нее; есть ли у женщины свои вещи, которые она не позволяет детям трогать.

Уровень действия

Сепарация от матери. Диагностическая картина: насколько она автономна в выполнении действий по уходу за ребенком и его воспитанию; она справляется с родительскими действиями сама или выполняет их по указанию со стороны мамы, патронажной сестры, “экспертов”; насколько самоактуализирован её выбор тех или иных действий или делается потому что “положено”, “надо так”.

Сепарация от ребенка. Диагностическая картина: насколько действия матери определяются желаниями, эмоциональными состояниями ребенка (может ли она отказать требованию ребенка купить игрушку, играть с ним прямо сейчас или что-то еще делать). Отметим, что часто женщина буквально оказывается “парализована” в деятельности — “пока ребенок не спит, я не могу ничего делать”, “он же хочет, чтобы я играла с ним”, “он же требует” и так далее. В этом смысле видим два аспекта: насколько мать может заниматься своими делами в присутствии ребенка, а также — насколько она автономна (зависима) от требований ребенка внутри их коммуникации.

Уровень качеств, свойств

Сепарация от матери. Диагностическая картина: насколько женщина эмоционально зависима в проявлении тех или иных качеств, чувств, эмоций в своем материнстве. Порой сохраняется элемент лояльности матери, когда женщина табуирует яркое проявление даже позитивного спектра эмоций (нежность — “разбалуешь”, радость — “еще наплачешься потом”, эмоциональную доступность, интерес — “что ты с ним сюсюкаешься”). Тем более это касается проявлений негативного спектра — “моя мама была святая, а я злюсь на ребенка”, “устала она — вот мы без памперсов, в тазу стирали…” Тут же часто происходит явная эмоциональная зависимость от состояний матери (другого значимого лица). Возникает страх “расстроить” маму, “мама обидится” — иногда женщина буквально готова быть строже с детьми или нарушать свои воспитательные принципы только чтобы они не “расстроили бабушку”. Данный уровень часто имеет место даже в том случае, если женщина живёт самостоятельно, далеко от матери, возможно, её мать уже умерла, — но внутренний “камертон” качеств очень ясно может продолжать оказывать на неё влияние и определять её состояние в материнстве. Нам представляется, что данный уровень может поддерживаться уже не столько конкретным вмешательством матери в действия женщины-матери, сколько определяться субъективным материнским мифом, сформированным женщиной и включающим в себя послания семейного, родового мифа.

Сепарация от ребенка — насколько женщина оказывается эмоционально зависима от ребёнка. Безусловно, на раннем этапе симбиотической связи с ребёнком, именно глубокая эмпатия к состояниям младенца позволяет матери удовлетворять его потребности адекватно, что важно для его развития, развития базового доверия к миру, настройки дальнейших отношений привязанности между матерью и ребенком, которые становятся рабочей моделью любых дальнейших отношений. Вместе с тем, мать может сохранять такую повышенную эмоциональную сонастроенность с ребенком и после завершения диадического периода (который, согласно М. Малер, должен завершиться к трем годам), что однозначно мешает процессу сепарации ребенка. “Эмоциональное заражение” от ребенка приводит мать к эмоциональному выгоранию, ощущению потери контроля, неустойчивости своей родительской позиции в отношениях, мешает выполнению воспитательной функции. Идентификация (отождествление) с ребёнком на уровне качеств зачастую мешает матери увидеть индивидуальность ребенка и дать ей возможность проявиться и место для реализации. Ей кажется, что их близость, отношения возможны только через подобие или тождество. Ребенок принимается только когда выражает комплементарные матери позитивные свойства (“он такой же добрый, чувствительный, ранимый, ласковый… как я”; все отличные от описанных позитивных свойств черты или теневые аспекты ребенка могут жестко подавляться, игнорироваться). Также может происходить и негативное отождествление, если мать переносит на ребенка те качества, которые осуждает и не приемлет в себе (“он такой рассеянный, прямо как я…” — начинается борьба с этим качеством в ребенке, в то время как в себе это качество сохраняется и не требует тогда работы над собой; зачастую, те ситуации, в которых ребенок не проявляет эти качества либо проявляет их противоположность — игнорируются, вытесняются, выпадают из внимания женщины, что искажает ее видение характера ребенка и его личности в целом).

Уровень убеждений.

Сепарация от матери. Диагностическая картина: насколько женщина сформировала собственные убеждения о материнстве или находится в поле убеждений собственной матери и структур материнскго мифа. Зачастую здесь можем наблюдать две крайности, соответствующие периоду, на котором произошло сепарационное нарушение отношений со своей матерью — стадия зависимости или стадия контрзависимости [19]. Если сепарационный процесс задержался на уровне созависимости, то женщина может быть обусловлена в своем материнствовании установками, убеждениями своей матери (“с мальчиками тяжело”, “быть матерью — это постоянно лечить детей”, “если ребёнок плачет, значит, ты плохая мать”, “хорошая мать всегда должна делать то, что хотят дети, тогда они будут любить ее всю жизнь” и т.д.)

Если сепрационный процесс задержался на уровне контрзависимости, то женщина может всю жизнь бороться против установок и убеждений матери, отвергая их “оптом”, вне зависимости от того насколько они конструктивны или деструктивны, насколько соответствуют контексту ситуации. В этом случае женщина часто прибегает к негативным сверхобобщениям (“я никогда не буду делать, как делала моя мать”). Фактически, происходит внутренняя борьба установок — собственной и материнской, и женщина не самоактуализирует свою позицию, строит убеждения “от противного”, — опять же, не учитывая индивидуальность своего ребенка, своей ситуации, в которой разворачивается её материнствование. Данный уровень во многом оказывается сопряжен с субъективным материнским мифом (который женщина-мать сформировала под влиянием социального и, главным образом, семейного, родового мифа), определяющим её выбор воспитательных стратегий, практик материнствования, не оставляющим ей места для адаптации к имеющимся здесь и сейчас условиям.

Сепарация от ребенка. Диагностическая картина: в основе нарушений взаимодействия с ребенком лежит эмоциональный аспект; мать оказывается эмоционально зависима от ребенка, и в этом случае воспринимает некие высказывания ребенка как его устойчивые убеждения (“ты плохая мама”, “если ты не купишь мне игрушку — я не буду тебя любить”). Также на этом уровне может происходит отказ ребенку в том, чтобы он мог иметь собственную систему убеждений, отличную от материнской, и так начинает формироваться механизм обязательной лояльности ребенка к матери, где разница убеждений воспринимается как неприемлемый вызов, как отрицание и нарушение отношений привязанности (“как ты можешь считать своего отца хорошим человеком, ведь он меня бросил, обидел и т.д.”). Система убеждений женщины-матери на этом уровне может быть слабо сформированной (что идет от незавершившегося сепарационного процесса с собственной матерью), так и сформированной ригидно и навязываемой ребенку авторитарно, как единственно значимая, возможная и справедливая (что, как правило, говорит также о фиксации женщины-матери в стадии контрзависимости с собственной матерью).

Как видим, на уровне убеждений ребенку предлагаются полярные роли союзника (созависимость) или противника (контрзависимость) своей матери, при отсутствии альтернативы, в том числе — альтернативного восприятия матерью своего ребенка не только как собственного союзника или противника.

Основная проблема этого уровня — страх конфликта, который, в созависимом варианте развития событий, выливается в убеждение, что конфликт — это плохо, в стремление к избеганию конфликта, а в контрзависимом — в конфликтование с ребенком по поводу его системы убеждений, в навязывание ему собственных представлений матери.

Уровень ценностей.

На этом уровне, как правило, материнство и ребенок проявлены как сверхценность, а сепарация воспринимается негативно, что, в созависимом и контрзависимом типах сепарации может обретать разные формы: в созависимом типе мать боится потерять ребенка в процессе сепарации, потерять себя в материнской идентификации, а в контрзависимом типе — боится потерять себя как отдельную значимую личность, раствориться в ребенке, в материнстве.

Сепарация от матери. Диагностическая картина: насколько аксиосфера женщины сформирована и определяется ею самой, либо оказывается под влиянием социальных стереотипов и родовых динамик. Зачастую ценностная сфера остается неосознанной и формулируется на уровне аксиом, которые приняты женщиной без критической оценки и трактуются ею как общеизвестные, общепринятые, общечеловеческие ценности. Часть подобных ценностей оказывается давящим долженствованием, которое женщина не может отпустить, но и не принимает изнутри. Это становится постоянно-тлеющим внутренним конфликтом, который забирает много сил и приводит к снижению адаптивности к имеющимся на данный момент жизни женщины условиям. Так, к примеру, многие матери продолжают считать одной из главных ценностей “накормить ребенка”, и это приводит к тому, что они заставляют ребенка есть насильно, тратят избыточные силы на приготовление еды, упуская просто живое общение с ребенком; они обвиняют себя в случае, если не удалось наладить грудное вскармливание и пришлось докармливать ребенка смесью, либо чувствуют огромную вину, когда приходит время отлучать ребенка от груди. Случаи ограничения рациона питания ребенка в связи с пищевой аллергией вызывает у таких матерей чувство фиаско, желание “искупить любой ценой” и гиперусилие по налаживанию питания ребенка, вся жизнь начинает крутиться вокруг “чем его накормить”. Зачастую такая сверхценность питания оказывается связана с тем, что в родовой системе женщины были те, кто пережили голод, и ценность еды была заложена тогда (и передана женщине-матери старшими родственниками), но на данном этапе становится избыточной, лишает женщину-мать сил, снижает качество её жизни.

Сепарация от ребенка. Диагностическая картина сложна; это связано с тем, что уровень ценностей — достаточно высокий, и еще не представлен у ребенка младшего возраста. Однако, мы можем говорить о нем на этапе, когда ребёнок входит в подростковый кризис, формирует собственную аксиосферу, которая оказывается, порой, трудно принимаемой матерью, либо жёстко подгоняется под собственную в случае, если сепарация нарушена.

В случае созависимого типа сепарации, то, что ребёнок не разделяет материнскую систему ценностей, воспринимается матерью как некоторое фиаско материнства, мать оказывается не в состоянии увидеть созревание личности ребенка, который ищет свои ценности и смыслы, на каком-то этапе неизбежно противопоставляет их родителям. Мы также наблюдаем случаи, когда мать проявляет излишнюю конформность к ценностям, транслируемым ребенком (если ее собственная фиксация произошла на стадии созависимости). В этом случае мать боится высказать свое мнение, старается подстраиваться под взгляд подростка, либо просто избегает глубоких разговоров и обсуждения экзистенциальных, ценностных вопросов, обедняя тем самым как коммуникацию с ребенком, так и возможности своего воспитательного воздействия на него. Коммуникация матери и ребенка остается только на уровне функциональном (приготовить, проверить уроки, купить одежду, обсудить уборку в комнате).

В случае контрзависимого типа сепарации мать вступает в борьбу с ребенком за право навязывать свои ценности, в авторитарное взаимодействие с ним. Мать может быть уверена, что ее ценности — верные, и будут приняты ребенком впоследствии, когда он подрастет.

Уровень идентичности (роли).

Именно на этом уровне, на наш взгляд, происходит разотождествление с внешними директивными образами своего материнства, переход к финальному уровню сепарации — независимости, к возможности управления дистанцией, которую женщина-мать определяет в зависимости от контекста ситуации, собственных выборов, задач в моменте “здесь и сейчас”.

Сепарация от матери. Диагностическая картина: нарушения сепарации с матерью на уровне идентификации заставляют женщину бояться повторить ошибки матери в воспитании собственных детей, заставляют её попытаться “сделать все наоборот”. Это мешает ей обрести целостность архетипического образа матери внутри себя, интегрировав свои позитивные и негативные качества, эмоции, импульсы, чтобы обрести над ними истинную власть и быть способной управлять ими в соответствии с задачей текущего момента, а не подавлять их или расщепляться от них.

Сепарация от ребенка. Диагностическая картина: идентификация с ребенком происходит в тех случаях, если женщина начинает примеривать ситуацию ребенка на себя и, зачастую, пытается компенсировать своему ребенку то, в чём испытывала дефицит в детстве или продолжает испытывать дефицит в текущий момент (мне так и не купили куклу, поэтому я сейчас покупаю своей дочери много кукол, игнорируя, что она не любит играть в куклы, а предпочитает конструирование из лего). Также нарушения сепарации на уровне идентификации приводят к глубокому чувству стыда у женщины-матери, когда её ребёнок совершает нечто, что осуждается или, как ей кажется, может вызывать осуждение (“ты так кричишь, мне прямо за тебя стыдно”). Бывает так, что мать идентифицируется с детской позицией, когда её ребенок начинает что-то требовать или звучать конфликтно, что может быть вызвано переносом, где её собственная мать кричала на нее или что-то директивно требовала.

Уровень идентичности требует самоактуализации женщины на высоком уровне, что позволяет ей обрести внутренний локус контроля и истинную независимость от внешних авторитетов (“значимых других”, частей объективного и субъективного материнского мифа и т.д.), реализовать свое материнство в полной мере, при этом сохранить высокий уровень адаптивности к имеющимся и меняющимся условиям внешней действительности.

Уровень миссии.

Диагностическая картина: женщина с низким уровнем сепарации достаточно часто делает миссией своей жизни материнство (возможно, перенимая этот элемент из аксиосферы собственной матери или объективного материнского мифа). Это нередко связано с системой лояльности родовой системе и собственной матери, в случае, если женщины рода имели стратегию выживания “положить жизнь на детей”. Подобная миссия становится сепарационной ловушкой для женщины-матери, потому что приводит, фактически, к невозможности “отпустить ребенка”, позволить ему сепарироваться, ведь тогда смысл жизни женщины-матери теряется с окончанием цикла материнства. Подобная миссия лишь кажется альтруистической (ключевая характеристика миссии), но, фактически, отражает детскую эгоцентрическую тенденцию к слиянию. Поскольку уровень миссии является организующим, управляющим для нижележащих уровней, то мы видим, что она приводит к системному сбою сепарационного процесса, находя свое выражение и на стадии целей (“я все сделаю для тебя — не оставив тебе пространства что-то делать и иметь свои цели”), на уровне убеждений (“ты без меня пропадешь”, “моя жизнь имеет смысл пока я нужна тебе”), качеств (“я должна быть нужной, значимой, контролирующей, незаменимой и так далее”), действий (“гиперопека”), окружения (создание детоцентрированного пространства, из которого часто вытесняется мужчина).

Порой такая установка находит подтверждение в социальном мифе, который транслирует директиву, что женщина должна положить жизнь на свое материнство.

Таким образом, мы можем сделать следующие выводы:

Процесс сепарации матери от ребенка находится в состоянии диалектической связанности и взаимодействия с процессом сепарации ребенка от матери, и требует внимания исследователей.
Процесс сепарации — как ребенка от матери, так и матери от ребенка — происходит на протяжении всей жизни.
Процесс сепарации представлен в двойной симбиотической поляризации, где одним полюсом является симбиотический процесс с собственной матерью, а вторым полюсом — процесс сепарации с ребенком.
Процесс сепарации не может быть “однозначно завершен” и рассматриваться как окончательно состоявшийся.
Существуют созависимый и контрзависимый типы нарушений сепарационного процесса, проявленные на разных этапах модели уровней психологической сепарации женщины-матери в контексте двойной симбиотической поляризации.
Указанная модель выделена нами с опорой на пирамиду Дилтса (в адаптации ее П.М. Пискаревым).
В модели уровней психологической сепарации женщины-матери, рассмотренной в контексте двойной симбиотической поляризации, мы выделяем семь уровней, каждый из которых, за исключением седьмого, рассмотрен через призму отношений женщины-матери со своей матерью, а также — с ребенком.
По мере восхождения от низшего уровня к высшему, в индивидуально-психологических и межличностных феноменах, рассмотренных в модели, в большей мере проявлено влияние материнского мифа.

Литература

1. Блос П. Психоанализ подросткового возраста. — М.: Институт общегуманитарных исследований, 2010. — 272 с.

2. Божович, Л. И. Проблемы формирования личности. Избранные психологические труды / Л. И. Божович. — М.: Воронеж, 2001. — 352 с.

3. Боулби Д. Создание и разрушение эмоциональных связей: Руководство практического психолога / Пер. с англ. В.В. Старовойтова. — М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2014. — 271 с.

4. Винникот Д. Маленькие дети и их матери. — М.: «Класс», 1998. — 78 с.

5. Выготский, Л. С. Психология развития человека / Л. С. Выготский. — М.: Эксмо-Пресс, 2003. — 1136 с.

6. Дитюк А.А. Психологическая сепарация как феномен межличностных отношений: к проблеме определения понятия // Бюллетень Южноуральского государственного университета. Серия Психология. – 2015. — №8(3). – С. 98-102

7. Драгунова Т. В. Подросток. – М.: Знание, 1976. — 94 с.

8. Кернберг О.Ф. Отношения любви: норма и патология / Отто Кернберг. – М.: Класс, 2018. – 338 с.

9. Кляйн, М. Развитие в психоанализе / М. Кляйн, С. Айзекс, Дж. Райвери, П. Хайманн. — М.: Академический Проект, 2001. — 512 с.

10. Кохут Х. Анализ самости: Систематический подход к лечению нарциссических нарушений личности. – М.: Когито-Центр, 2017. – 568 с.

11. Леонтьев, А. Н. Избранные психологические произведения / А. Н. Леонтьев. — М.: Педагогика, 1983. — 392 с.

12. Маленова А. Ю. Феномен сепарации: определение проблемного поля исследования / А. Ю. Маленова, Ю. В. Потапова // Вестник Омского университета. Серия: Психология. — 2013. — № 2. — С. 41–48

13. Малер М., Мак-Девитт Д. Процесс сепарации-индивидуации и формирование идентичности // Психоаналитическая хрестоматия. Классические труды / ред. М.В. Ромашкевич. — М., 2005. — 360 с.

14. Малер М.С., Пайн Ф., Бергман А. Психологическое рождение человеческого младенца: cимбиоз и индивидуация / Пер. с англ. — М.: Когито-Центр, 2011. — 413 с.

15. Обухова Л.Ф. Детская психология: Теория, факты, проблемы. – М.: Тривола, 1998. — 351 с.

16. Пискарёв П.М. Метамодерн и интегративная методология гуманитарного знания. Диссертация на соискание ученой степени доктора психологических наук. — [Электронный источник]. — Режим доступа:
https://www.piskarev.ru/dissertation?fbclid=IwAR0XzFJR9ndwgZ93G3JnGau8ZV5DiJ08od8FJQxn8ZerfAqEg_c_rIq0prg

17. Поливанова, К.Н. Психология возрастных кризисов / К. Н. Поливанова. — М.: Академия, 2000. — 184 с.

18. Слободчиков В.И. Психология человека: введение в психологию субъективности: учебное пособие / В. И. Слободчиков, Е. И. Исаев. — М.: Изд-во ПСТГУ, 2014. — 359 с.

19. Уайнхолд Б., Уайнхолд Дж. Освобождение от созависимости. Издание второе, переработанное. / Пер. с англ. А.Г. Чеславской. — М.: Независимая фирма «Класс», 2019. — 364 с.

20. Фрейд З. Малое собрание сочинений / З. Фрейд. — СПб.: Азбука, 2014. — 608 с.

21. Харламенкова Н.Е., Кумыкова Е.В., Рубченко А.К. Психологическая сепарация: подходы, проблемы, механизмы. — М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2015. — 367 с.

22. Эльконин Д. Б. Психическое развитие в детских возрастах: избранные психологические труды / под ред. Д. И. Фельдштейна. — М.: Изд-во Моск. психол.-соц. ин-та; Воронеж: МОДЭК, 2001. — 416 с.

23. Josselsson R. Ego development in adolescence. In J. Adelson (Ed.) / R. Josselson. Handbook of Adolescent Psychology. — New York: Wiley, 1980. — P. 188–210.

Поиск по сайту

мы в соцсетях