Библиографическая ссылка: Сорокина Е. Н. — Четыре измерения материнской сепарации внутри разных сепарационных контекстов в жизни матери// Современная наука — актуальные проблемы теории и практики №4 — 2021 — с. 60-65

 Сепарация — тема, актуальная в сфере помогающих практик: детские педагоги и психологи изучают сепарационные кризисы, рассказывают о процессе сепарации и особенностях прохождения ее отдельных этапов родителям. Этапы прохождения ребенком сепарации в отечественной науке описываются в рамках концепций периодизации развития и возрастных кризисов (Л. И. Божович [2], А. Я. Варга [4], Л. С. Выготский [6], Т. В. Драгунова [8], А. Н. Леонтьев [12], Л. Ф. Обухова [16], К. Н. Поливанова [17], В. И. Слободчиков [18], Л. В. Сысоева [19], Д. Б. Эльконин [23]).

При этом то, что сепарационный процесс имеет, фактически, две стороны — не только сепарация ребенка от матери, но и сепарация матери от ребенка (или, в широком смысле, — детско-родительская и родительско-детская сепарация) — нередко оказывается за пределами фокуса внимания теоретиков и практиков.

Так, исследователи говорят о психологической сепарации (сепарации вообще) за пределами детско-родительского контекста: как о феномене межличностных отношений [7]; изучают механизмы психологической сепарации [22], определяют проблемное поле исследования феномена сепарации [13] и т.д.

Этапы психологической сепарации представлены, преимущественно, в зарубежной психологии, в психоаналитическом направлении через периодизацию развития личности (П. Блос [1], Дж. Боулби [3], Д. Винникот [5], О. Кернберг [9], М. Кляйн [10], М. X. Кохут [11], Дж. Мак-Девитт [14], М. Малер [15], Б. и Дж. Уайнхолды [20], З. Фрейд [21], R. Josselsson [24] и др.).

Тем не менее, “материнский”, “родительский” аспект сепарационного процесса неразрывно связан с аспектом детской сепарации, и рассмотрение сепарации в единстве двух аспектов — “детском” и “родительском” поможет глубже понять суть и специфику этого процесса, а также позволит родителям и детям успешно проходить сепарационные кризисы.

Сепарация в детско-родительском (детско-материнском) аспекте рассматривается, преимущественно, как процесс сепарации-индивидуации ребенка от матери (Дж. Мак-Девитт, М. Малер, Ф. Пайн [14, 15]).

Ниже мы рассмотрим различные сепарационные контексты материнской сепарации, которые мы выделили, исходя из значимых (для процесса сепарации) сфер жизни женщины-матери. Кроме того, мы предлагаем четыре измерения материнской сепарации, представленных внутри каждого контекста, связанного с тем или иным объектом сепарации.

Мы рассматриваем материнскую сепарацию в пяти контекстах, в зависимости от объекта, от которого происходит сепарация. Мы выделяем пять объектов материнской сепарации: 1. От собственной матери; 2. От ребенка; 3. От партнера (мужа); 4. От внешних авторитетов; 5. От объективного и субъективного материнского мифа.

Внутри каждого из представленных пяти контекстов сепарации сепарационный процесс проходит четыре измерения: физическое, эмоциональное, когнитивное, духовное.

Ниже мы рассмотрим четыре измерения сепарационного процесса в жизни матери.

Физическая сепарация. Говоря о физической сепарации, мы подразумеваем физическую эмансипацию женщины (физические действия, такие, как приход или уход, оставление или объединение), происходящую в пяти контекстах, упомянутых выше:

1. От собственной матери: переезд из родительского дома, обретение финансовой независимости (мать утрачивает возможность диктовать дочери свои условия).
2. От ребенка: женщина может расставаться с ребенком, оставляя его няне, в детском саду, в развивающей группе или другом образовательном учреждении.
3. От партнера (мужа): женщина может действовать, исходя из собственных убеждений, а не по решению мужа — пойти с ребенком туда, куда считает нужным, а не туда, куда считает нужным ее партнер.
4. От внешних авторитетов: женщина может выйти из родительской группы, уйти с занятий или лекции эксперта, если это определено ее внутренним выбором, основанным на актуальных ценностях и целях.
5. От объективного и субъективного материнского мифа: женщина может перестать выполнять действия, продиктованные существующим объективным или субъективным мифом (например, выбрать совместный сон или отселить ребенка в собственную кроватку, в соответствии с актуальной системой ее выборов).

Библиографическая ссылка: 

Говоря о психологической сепарации личности взрослого человека, мы рассматриваем сепарацию не как процесс, происходящий в детстве или на пути к автономии взрослости, а как процесс, происходящий в течение всей жизни (сопровождающий личность на протяжении всей жизни) — как форма личностного развития, разотождествления (со значимой фигурой, с установками объективного и субъективного социальных мифов, с социальными ролями и т.д.)  и обретения большей самоактуализации.

Традиционно понятие сепарации чаще всего рассматривается в контексте процесса формирования личности ребенка и обретения им все большей автономии от матери. Тем не менее, феномен сепарации не ограничивается детско-родительским контекстом: исследователи говорят о психологической сепарации как феномене межличностных отношений [6]; изучают механизмы психологической сепарации [21], определяют проблемное поле исследования феномена сепарации [12] и т.д.

В зарубежной психологии этапы прохождения сепарации представлены в психоаналитическом направлении через периодизацию развития личности (М. Малер [14], Дж. Мак-Девитт [13], А. Фрейд [20], М. Кляйн [9], Д. Винникот [4], Дж. Боулби [3], X. Кохут [10], П. Блос [1], О. Кернберг [8], R. Josselsson [23] и др.).

Этапы прохождения ребенком процессов сепарации в отечественной психологии описываются в рамках концепций периодизации развития и возрастных кризисов (Л. С. Выготский [5], Д. Б. Эльконин [22], А. Н. Леонтьев [11], Л. И. Божович [2], Л. Ф. Обухова [15], В. И. Слободчиков [18], К. Н. Поливанова [17], Т. В. Драгунова [7]).

Ряд исследователей рассматривают вопросы сепарации в контексте возрастного, личностного и социального становления юношей и девушек, входящих в самостоятельную жизнь, взрослость, оставляющих родительскую семью. Так, периодизация этапов, представленная в модели Ю. В. Потаповой, А. Ю. Маленовой [12] предполагает не только этапы, связанные с детским и подростковым возрастом, но и стадию создания собственной семьи.

Психологическая сепарация и ее критерии — вопрос, особенно актуальный в детско-материнском контексте. Исследователи проблемы сепарации говорят о детско-материнской (детско-родительской) сепарации: М. Малер, Ф. Пайн, Дж. Мак-Девитт [13, 14]. В статье мы затронем проблему, менее разработанную в научной среде, — проблему материнской сепарации (которую можно понимать как сепарацию матери от ребенка, и которая, в то же время, имеет и другие аспекты).

Поскольку мы сталкиваемся с проблемой измерения и описания критериев психологической сепарации женщины-матери, мы предлагаем рассмотрение этого процесса через модель пирамиды нейрологических уровней (пирамида Дилтса в ее адаптации П. М. Пискаревым [16]), поскольку предполагаем, что сепарационный процесс может разворачиваться и быть описан как многоуровневая модель, может быть неравномерным (на одних уровнях представлен больше, на других — меньше), а также может проявляться по-разному в зависимости от контекста ситуации и системы межличностных отношений.

Мы рассматриваем процесс сепарации женщины-матери (материнская сепарация) как субъективный и многоуровневый, с разной представленностью (актуализацией) в разные периоды её жизни.

Мы определяем материнскую сепарацию в контексте двойной симбиотической поляризации. Так, с одной стороны, женщина-мать рассматривает себя как мать через призму своего интроекта с материнской фигурой (фигурой собственной матери, которая далее проецируется на любого “значимого другого”, кто бессознательно ассоциируется ею с фигурой собственной матери). В этом случае симбиоз “мать-ребенок” не включает, собственно, ребенка, рожденного женщиной-матерью, а ребенком является она сама (в диадическом единстве с ее матерью).  С другой стороны, участником этой симбиотической системы может быть и сам ребенок: на позицию “значимого другого” может быть поставлен и ребенок женщины-матери (а до того, в ряде случаев, фигурой “значимого другого” был другой человек — муж, учитель, гуру, подруга и т.д.).

Библиографическая ссылка: Сорокина Е. Н. Личнстная автономия женщины-матери и спарационный процесс: к постановке проблемы. с. 391-394 Проблемы современного педагогического образования. — Сборник научных трудов. : — Ялта: РИО ГПА, 2021 . — Вып. 70. — Ч.2. — 412с.

Исследование вопросов материнства актуального времени, значимых аспектов становления интегративной целостности личности женщины-матери с необходимостью подводит нас к осмыслению вопроса о личностной автономии как таковой, а также исследованию процесса психологической сепарации в целом.

Традиционно понятие сепарации чаще всего рассматривается в контексте процесса формирования личности ребенка и обретения им все большей автономии от матери. Тем не менее, феномен сепарации не ограничивается детско-родительским контекстом: исследователи говорят о психологической сепарации как феномене межличностных отношений [3]; изучают механизмы психологической сепарации [11], определяют проблемное поле исследования феномена сепарации [5] и т.д.

Этапы сепарации-индивидуации в раннем возрасте представлены в исследованиях М. Малер, Дж. Мак-Девитт [6]. Авторы выделяют несколько фаз в процессе детско-материнской сепарации-индивидуации, соотнося их с витальными потребностями ребенка [7]: нормальная аутическая фаза (0–1 мес.); нормальная симбиотическая фаза (1–5 мес.); фаза сепарации-индивидуации (5–36 мес.), включающая в себя субфазы: субфазу дифференциации (5–9 мес.); субфазу практики (9–15 мес.); субфазу воссоединения (15–24 мес.); субфазу консолидации объектов (24–36 мес.). Рождение личности — итог завершения прохождения фаз сепарации-индивидуации, выделенных М. Малер.

Исследование фаз сепарационного процесса находим в работах таких исследователей, как П. Блос [1], а позднее — R. Josselsson [13]. Так, авторы вводят понятие вторичной сепарации, которую рассматривают как многоэтапный процесс, проходящий также в подростковом, юношеском возрасте. Период вторичной сепарации-индивидуации включает такие подфазы: дифференциации, то есть отделения от родительских фигур; практики — как возможности социального эксперимента с другими людьми и с самим собой в новых ситуациях; воссоединения — где происходит актуализация противоречий, при которой подросток стремится к независимости, и одновременно — регрессирует к детской зависимости от родительских фигур; консолидации, когда формируется способность целостного восприятия родителей во всем многообразии их противоречивых черт, достоинств и недостатков, что помогает перестроить детско-родительские отношения в сторону большего равенства. Завершение вторичной сепарации-индивидуации — параллельные процессы: отделение от родителей, обретение независимости, выстраивание собственной идентичности, интеграция личной истории.

В подходе американских исследователей Б. Уайнхолда и Д. Уайнхолд [10] сепарация рассматривается как четыре стадии взаимоотношений, на каждой из которых происходит постепенное отделение ребенка от родителей, формирование его автономии. Интересно, что процесс сепарации, согласно модели супругов Уайнхолд, охватывает возраст от 0 до 12 лет. Первая стадия (0–9 мес.) — стадия созависимости или симбиотическая (мать и ребенок). Позитивный опыт взаимодействия ребенка и родителей помогает решить главную задачу стадии — обретение связи и создание доверия, без чего невозможно полноценное развитие личности и дальнейшая сепарация. Вторая стадия (от 12 до 36 мес.) — стадия противозависимости (контрзависимости), на которой происходит первый опыт отделения от родителей: ребенок стремится исследовать мир, проявляя первые требования и желания. В случае, если вторая стадия успешно завершается к трем годам, ребенок оказывается готов перейти к следующей — стадии независимости (от 3 до 6 лет). На этом этапе автономия ребенка распространяется на разные жизненные и деятельностные сферы, при сохранении связи с родителями. Четвертая стадия (от 6 до 12 лет) — взаимозависимости. Отношения с окружающими на этом этапе строятся по дихотомическому принципу «поиск близости — стремление к отдалению». В результате ребенок обретает важную способность «двигаться вперед и назад между соединением и отдалением, не испытывая при этом какого-либо дискомфорта» [10, с. 46].

Библиографическая ссылка: Сорокина Е. Н.  К вопросу о причинах эмоционального выгорания женщины-матери актуального времени. // Исследования в области психологии и педагогики в условиях современного общества:  сборник статей по итогам Международной научно-практической конференции (Омск, 09 января 2021г.) — Стерлитамак: АМИ, 2021 — с. 105-111

Материнство – феномен, без которого невозможно представить себе человеческую историю. Однако совсем недавно он стал рассматриваться в науке не только с позиции тех функций, которые мать выполняет по отношению к ребенку, и влияния ее отношения, действий на его развитие и становление, но и с позиций самой матери, ее личностного переживания своего материнства.

Сегодня материнство становится все более привлекательным для научного исследования, и это подтверждается тем, что «в западной науке появилось целое направление — «motherhood studies», объединившее философов, культурологов, социологов, психологов, психиатров, антропологов, филологов» [2, с.124]. Все большее количество исследователей рассматривает в своих работах вопросы, отражающие психологическое и, в особенности, эмоциональное состояние матери (А.С. Батуев, Г.И. Брехман, А.И. Захаров, И.В. Добряков). При этом, как отмечает Г.Г. Филиппова, все чаще матери обращаются к психологу с новым запросом, отражающим их «стремление быть «хорошей матерью» и одновременно выраженные признаки хронической усталости и весь «классический» набор проявлений эмоционального выгорания» [8, с.53].

Термин «burnout» изначально был введен американским психиатром Х. Дж. Фейнденбергом в 1974 году для описания специфического эмоционального расстройства у здоровых людей помогающих специальностей. Основное количество исследований относительно феномена эмоционального выгорания проводилось именно в профессиональной сфере. Так, Т. Кокс и А. Гриффис в своих работах описали наиболее распространенные симптомы, встречающиеся у людей, подверженных эмоциональному выгоранию, среди которых они выделили три основные категории: аффективные симптомы: угрюмость, плаксивость, нестабильность настроения, истощение эмоциональных ресурсов; когнитивные: ощущение безысходности и безнадежности, ригидность мышления, циничность, отстраненность в общении с коллегами и клиентами, стереотипное отношение; мотивационные: исчезновение присущих человеку мотиваций: старания, энтузиазма, заинтересованности и идеализма — и появление разочарования, неудовлетворенности [10, с. 25-30].

Впервые в отечественной науке появилось диссертационное исследование эмоционального выгорания в контексте материнской сферы в 2010 году [2]. Л.А. Базалева рассматривает феномен эмоционального выгорания как дезадаптивное состояние, возникающее в отношениях матери с ребенком [1, с.169]. Интересен тот факт, что, как отмечает Г.Г.  Филиппова, явление эмоционального выгорания в материнстве — тенденция современного времени. Она выделяет ряд причин, которые создают для этого предпосылки и делают это явление крайне актуальным среди современных матерей [8, с. 57]. Среди них отмечаются следующие:

1. Изменение отношения в обществе к детству и к ребенку как к привилегированному существу, потребности которого начали расцениваться как сверхзначимые, что накладывается на концепцию «детской травмы», и, в свою очередь, требует компенсации матерью своих детских травм. Данный перенос чаще и эффективнее всего реализуется в переносе на отношения со своим ребенком.
2. Облегчение технологических аспектов материнства за счет развития домашних технических средств, что высвободило время и силы для высокой сосредоточенности на самом ребенке. Однако это оказалось сложнее бытовых задач, так как требует высоких психических затрат.
3. Также изменились приоритеты ценностных ориентаций в обществе. У женщины появилось много иных возможностей самореализации помимо материнства, с другой стороны, ее материнская деятельность оказывается все чаще обесценена, рассматривается как менее значимая, чем профессиональная или творческая деятельность. Просто «сидеть с ребенком» часто рассматривается как личностная и профессиональная деградация.
4. В обществе сложилось представление о том, что именно мать является единственным и главным ответом на все нужды ребенка в первые годы жизни, что создает явную перегрузку для матери и вызывает проблемы в сепарации и индивидуации ребенка.

Библиографическая ссылка: Сорокина Е. Н. Нейрографика как метод профилактики и коррекции эмоционального выгорания матери. //Становление психологии и педагогики как междисциплинарных наук:  сборник статей Международной научно-практической конференции (15 января 2021. г. Уфа) — Уфа: Аэтерна, 2021. — с. 136-140

Проблема эмоционального выгорания в материнстве рассматривается относительно недавно, изначально обратив на себя внимание исследователей в профессиональной сфере. В.В. Бойко рассматривает его как “выработанный личностью специфический механизм психологической защиты в форме полного или частичного исключения эмоций в ответ на избыточное психотравмирующее воздействие” [4, с. 4]. Большинство научных работ, касающихся эмоционального выгорания, подробно описывают детерминанты, условия и этапы развития синдрома, специфику личностных характеристик лиц, попадающих в “зону риска” [1, с. 88].

Сегодня в век кросс научных исследований внимание ученых все чаще оказывается приковано к тому, что явления, описываемые в одной сфере знаний, мы можем перенести и в иные контексты бытия человека. А если учесть особое значение эмоционального обмена между матерью и ребенком, который является важнейшим фактором его развития, особенно в первые годы жизни [6, с. 33], [7, с. 68], то неизбежно внимание исследователей привлекло сходство симптомов у специалистов помогающих профессий и у матерей.

При этом, как отмечает Г.Г. Филиппова, все чаще матери обращаются к психологу с новым запросом, отражающим их “стремление быть “хорошей матерью” и одновременно выраженные признаки хронической усталости и весь “классический” набор проявлений эмоционального выгорания” [5, с.53].

Впервые в отечественной науке появилось диссертационное исследование эмоционального выгорания в контексте материнской сферы в 2010 году [3]. Л.А. Базалева рассматривает феномен эмоционального выгорания как дезадаптивное состояние, возникающее в отношениях матери с ребенком [2, с.169].

Г.Г. Филиппова выделяет 4 типа симптомов [5, с. 54], совокупность которых дает нам право говорить о выгорании матери:

1. Физические: усталость, утомление, снижение веса, нарушения сна и его недостаточность, общее ухудшение состояния здоровья;
2. Эмоциональные: усталость, безразличие, пессимизм; отсутствие ярких эмоций, ощущение одиночества и безнадежности, чувство беспомощности; раздражительность; тревожность, снижение концентрации; гипертрофированное чувство вины, депрессия; истерики, потеря ориентиров для личностного роста;
3. Интеллектуальные: скука, тоска, апатия, снижение интереса к новым впечатлениям; потеря вкуса к жизни;
4. Социальные: низкий уровень социальной активности, снижение интереса к досугу и отсутствие возможности для его проведения.

Проводя регулярную работу по психологической поддержке и консультированию русскоговорящих мам из разных стран мира в рамках проекта “Интуитивное Материнство”, мы предположили, что нейрографика как “интегративный подход к решению жизненных задач” [8, с.50] позволит нам комфортно и мягко помочь матерям с симптомами эмоционального выгорания улучшить свое состояние и стать более доступными эмоционально при выполнении своего материнского труда.

Нейрографика — это арт-терапевтическая техника работы с человеком, в основе которой лежит идея создания рисунка с помощью геометрических фигур [10, с.174]. Нейрографика – метод, позволяющий с помощью простых геометрических фигур и линий выразить свое эмоциональное состояние: переживания, конфликты, острую проблему, цели, психосоматические изменения. Как отмечает в своей статье К.Ю. Кравцова [9, с. 99], метод был успешно применен для работы с синдромом эмоционального выгорания у педагогов.

Библиографическая ссылка:  Сорокина Е.Н. Нейрографический коучинг на примере решения конфликтов материнства эпохи метамодерна. //Сборник конференции «Судьба Инструктора»

Сегодня мы сталкиваемся с беспрецедентным изменением в мире и обществе, фактически на наших глазах происходит смена эпох, затрагивая все сферы жизни. По мнению ряда ученых, А.А. Гребенюк [1],  П.М. Пискарёв [7], В.К. Пичугина [11], Н.И. Лифинцева [3], А.В. Скляр [12]  мы переходим от эпохи постмодерна к эпохе метамодерна. По мнению П.М. Пискарева «метамодерн — это особое состояние социально-культурного пространства, не «колеблющаяся», а целостная эпоха» [4, с.54] , где «метамодерн вызывает к жизни особый, синтетический тип человеческого бытия, при котором различные парадигмы представлены в обществе одновременно» [4, с. 55]  А.В. Залетов отмечает, что метамодерн «это выход за идеологическое проектирование в м мыслительное конструирование» [2, с. 347].  И данный переход требует изменения парадигмы во всех сферах жизни.  Как пишет П.М. Пискарев: «одна из характеристик метамодерна — полярное видение, взгляд наблюдателя, метавидение» [8, с. 33]

Родительство как важный социальный институт также претерпевает серьезные изменения. Современное общество предъявляет требования к высокому, как никогда ранее, эмоциональному включению матери в воспитание ребенка.  [13,  с.25]  Уже недостаточно просто обеспечить, как в былые времена, подрастающее поколение питанием, кровом, одеждой. Родители несут ответственность за то, чтобы ребенок получил «хороший старт» в жизни и это требует вложения родителей в образование ребенка или детей, посещение ими дополнительных занятий. Современный родитель вынужден быть экспертом во множестве областей; он становится тем, кто принимает на себя медицинские, педагогические, логистические, коучинговые функции. 

Безусловно, в актуальном мире основная психоэмоциональная нагрузка ложится на женщину-мать. Отметим, что мы используем данный термин, чтобы подчеркнуть дуальность этой социальной роли, ее неоднородность — как по количеству совмещаемых ею социальных ролей (в один момент времени), так и в контексте трансформации этих ролей во времени (будущая мать, беременная, роженица, кормящая мать, мать маленького ребенка, мать дошкольника, мать школьника, мать подростка,  мать взрослого ребенка). 

Именно к женщине-матери (и как к женщине, и как к матери) общество предъявляет целый перечень порой противоречивых требований, в то время как мужчина (мужчина-отец) занимает более отстраненную позицию. Во всяком случае, ожидается, что именно мать должна решить проблему истерики ребенка в общественном месте, и, если ребенок не успокаивается, осуждающие взгляды будут направлены именно на нее, в то время как отец с ребенком в подобной же ситуации скорее встретится с сочувствующим отношением.  

Библиографическая ссылка:  Топософия материнства  //Вестник интегративной психологии// Журнал для психологов. Вып. 21./ Под ред. В.В. Козлова.  — Ярославль: МАПН, 2020. — 478 с.  (С. 374-377)

Материнство — особый этап в жизни женщины, глубоко связанный с её идентичностью. Исследователи материнской сферы и ее онтогенеза рассматривают формирование материнства женщины как длительный многоэтапный процесс . [5, с.136]

Мы бы хотели посмотреть на этот процесс под новым углом зрения, с позиции топософии как науки о месте. В большинстве случаев топос рассматривается в контексте таких наук как лингвистика, литература, право.  Но мы видим возможность рассмотрения топоса в психологическом аспекте становления материнской сферы женщины. Мы рассматриваем топос не только как риторическое “общее место”, но и как общее место культуры; говоря о “топософии материнства”, мы предлагаем рассмотреть материнство как особую “систему мест”, предопределенную для женщины обществом, культурой, историей. Ведь материнство занимает значительное место внутри системы представлений женщины о себе, ее самоидентификации, так и особое место в системе социальных ролей, которые связаны с реализацией женщины в обществе. Более того, изменения, которые происходят в социуме 21 века, как указывают в своей статье Подольская О.Б., Ремизова М.Н.,  заставляют женщину переосмысливать место материнства в ее системе ценностей, в мультиролевом представлении о самой себе. [3, с. 52]. 

Достаточно длительное время на протяжении истории материнство являлось ведущим топосом жизни женщины. Ее социальное положение, место в семье определялось способностью к деторождению. Фактически замужество являлось переходным этапом, который подразумевал дальнейшее вхождение в материнство. Женщина не сталкивалась с выбором, становиться ли ей матерью, это предопределял топос ее статуса замужней женщины, который фактически был инициирован замужеством, но далее должен был быть подтвержден способностью к деторождению. Сегодня же мы видим, что женщине приходится делать гораздо большее количество ценностях выборов, определяющих ее место в жизни. Среди них — выбор, оставаться одной или быть с партнёром, вступать в брак или поддерживать более свободную форму отношений, рождать детей или нет, рожать и воспитывать детей с партнером или одной, погружаться в материнство и воспитание детей или делать ставку на карьеру и самореализацию в профессиональной сфере. Каждый из этих выборов, так или иначе, по мнению С.С. Савенышевой,  приводит женщину к необходимости самоосознания, к изменению самоидентификации, к поиску своего места и своего статуса. [4, с.46]

С одной стороны, количество выборов и их большая свобода дают широту пространства для свободы индивидуации женщины и могут рассматриваться как достижение феминистического движения, и, соответственно, следствие изменения правового статуса женщины, получения ею новых юридических свобод, а также свободы распоряжаться своей жизнью и планировать семью (вследствие революции в сферах фармакологии и медицины). С другой стороны, как показывает практика, такое количество неопределенности и выборов, которые женщина вынуждена совершать, часто ведут к дисбалансу, и мы задаемся вопросом, в чем причина такой невротизации? 

Как мы видим, современной женщине приходится делать выбор множественное количество раз, зачастую снова и снова выстраивая свой топос присутствия в этом мире, социальной группе, системе ценностных координат. Если ранее выбор о создании союза с мужчиной подразумевал автоматически заключение брака и рождение в нем детей, то сейчас женщина вступая в союз не обязательно готова к тому, чтобы стать матерью. И даже если у пары уже есть ребенок, каждая беременность — это некое решение о том, будет ли женщина входить в материнство или сделает аборт. Уже сама беременность сегодня — это не только биологическое явление, но и  социальное: следствие сделанного партнерами или самой женщиной выбора, цепочки выборов, решений, планов — отказаться от средств предохранения, обратиться к репродуктологу, выбрать клинику для родовспоможения, подумать о будущем ребенка, о жилплощади, образовании и тд, что тоже невротизирует женщину как основного актора этих выборов. Потому что эта сфера — это не только и не столько “оставить или сделать аборт”, сколько “планировать или пустить на самотек”, “предохраняться или решиться на беременность”, причем последнее — в условиях неопределенности будущего, ведь жизнь в современном мире меняется так стремительно.. И даже при положительном решении оставить ребенка, сама ситуация выбора создает у женщины чувство диссонанса, вины, растерянности. 

Также женщина сталкивается с выбором места материнства в своей жизни. Будет ли материнская реализация отныне центром ее жизни или она хочет сохранить ведущее место профессиональной реализации. Фактически женщина сегодня является мультиролевой личностью. И перед ней стоит непростая задача приведения в баланс всех этих ролей. Материнство как одна из таких ролей безусловно может вступать в конфликт с другими, не менее значимыми ролями: ценный сотрудник, общественный деятель, любящая женщина, жена и другие. При этом достаточно широко внутри женщины присутствуют не только различные социальные роли, но и роли внутренние, с которыми она себя ассоциирует: миротворец, организатор, переговорщик, спорщица, хорошая девочка,  и другие. Достаточно часто мы можем увидеть несбалнасированность ролей, предложенных теорией транзактного анализа: внутренний ребенок, внутренний взрослый, внутренний родитель. Становясь мамой, женщина перепроживает заново многие неразрешенные, подавленные конфликты своего детства. И часто это приводит к тому, что ее внутренний ребенок, подавленный, недолюбленный, начинает конкурировать с собственными детьми. Достаточно часто в интервью женщина-мать отмечает, что сваливается в детскую позицию во время конфликтов, непослушания ребенка. Испытывает чувство бессилия как это было в детстве.  

Библиографическая ссылка: Эмоциональная зависимость в материнстве и её влияние на сепарационный процесс с ребёнком// European Journal of Humanities and Social Sciences. — 2020. — №6. — С. 123-128

Многие черты, свойственные отношениям эмоциональной зависимости, проявляются в отношениях эмоционально зависимой матери и ребенка, где мать фактически использует ребенка как объект эмоциональной зависимости. Это нарушает здоровые диадические отношения и воспроизводит травму раннего возраста либо на созависимом, либо на противозависимом этапах, что одинаково негативно сказывается на сепарационном процессе. 

Диада мать и ребенок выступает в качестве психофизического единства, внутри которого происходит важнейший процесс формирования личности ребенка и психологическое рождение его Я.  Психологическое рождение происходит тогда, когда ребенок научается быть психологически независимым от своей матери и отца [5, 41-47].

Диада должна пройти созависимую стадию, продолжительность которой длится до 6 месяцев ребенка. Главными задачами данной стадии является установление связи, отражение ребенка матерью. После этого должен произойти переход на стадию противозависимости, которая в норме длится до 3 лет. Задачи противозависимого периода заключаются в проявлении своей автономной активности, исследовании границ возможного и дозволенного для дифференциации границ собственного Я; практика в новообращенных достижениях физической и психической автономии; способность выдерживать разлуку с объектом привязанности, создание его внутренней репрезентации и придание этой репрезентации целостности, которая преодолевает его расщепление на «хороший» и «плохой» объект, что так же приводит к формированию целостного представления о своем Я. 

После этого этапа диада распадается, происходит создание триады, в которой появляется отец, а ребенок обретает способность выдерживать метаотношения. 

Важно отметить, что процесс сепарации происходит параллельно с процессом индивидуации и приводит к психологическому Я ребенка.

Важным навыком, который приобретает ребенок при успешном завершении данной стадии развития, является его умение полагаться на свою внутреннюю силу, то есть, заявляя о себе, а не ожидая, что кто-то другой будет управлять его жизнью [7, 8-9].

Говоря о зависимости внутри диады, подразумевается ребенок, ведь мать предполагается как взрослый, уже сформировавший свою автономную личность и дающий опору ребенку при прохождении каждого из этапов, обеспечивая их успешность.  Однако, как показывает опыт, далеко не всегда сепарационный процесс протекает благополучно и ребенок формирует в результате тревожный или симбиотический тип привязанности.

Дети с симбиотический типом привязанности с трудом устанавливают контакт, сильно зависимы от родителей, личностные границы у половины обследованных детей размытые, испытывают страх и тревогу при исследовании мира. При этом половина детей обладает низкой самооценкой, и лишь четверть – высокой [3, 24-25]. 

С чем оказывается связано то, что мать попадает в созависимые отношения с ребенком и тормозит его процесс сепарации и рождения собственного Я? 

По исследованиям, предложенным Дженей и Барри Уайнхолд, в основе любых зависимостей, включая эмоциональную зависимость и созависимые отношения лежат травмы раннего развития. 

Библиографическая ссылка: Сорокина Е.Н. Нейрографический рисунок в снижении конфликтности в системе мать-ребёнок в контексте сепарационного процесса. / Е.Н. Сорокина // Педагогика и психология в современном мире: теоретические и практические исследования: сб. ст. по материалам XL Международной научно-практической конференции «Педагогика и психология в современном мире: теоретические и практические исследования». – № 10(40). – М., Изд. «Интернаука», 2020.

Материнство традиционно воспринимается как аспект жизни женщины, который должен быть наполнен исключительно любовью, радостью, есть даже устоявшийся риторический топос «счастье материнства», который предполагает, что женщина должна переживать счастье просто по факту становления матерью. Долгое время в нашем обществе мало уделялось внимания истинному внутреннему состоянию и переживанию женщиной своего материнства. Сегодня эта ситуация меняется благодаря исследованиям в области перинатальный психологии, представленными такими учеными как Г.Г. Филиппова, М.Е. Ланцбург, И.В. Добряков, М. Н. Котлярова. Рабовалюк Л.Н.  и другие [1, с.371].

Однако, исследования в этой области более ориентированы на период беременности [2, с.156] и возможный внутренний конфликт женщины с материнской сферой. [3, с.221 ] Ряд исследований рассматривает посвящены уровню конфликтов между матерью и отцом ребенка как фактора влияния на развитие и становление личности ребенка.  [4, с.49] Достаточно хорошо исследованы аспекты конфликтности детско-родительских отношений в подростковый период [5, с.15], [6, с.57].

Вместе с тем, нам видится актуальным обратиться к теме конфликтности между матерью и ребенком в раннем и дошкольном возрасте. Эта тема оказывается практически мало представлена в поле научного исследования, но представляется нам чрезвычайно значимой как в практическом, так и в теоретическом ключе. Ведь именно в возрасте 2-5 лет матери чаще всего испытывают сложности, связанные с тем, что ребенок капризничает, истерит, отказывается делать то, что хочет мать. Большенство обращений за консультацией психолога матерей дошкольников связано с конфликтами с ребенком. Интересен аспект конфликтности в системе мать-ребенок так же и в контексте сепарационного процесса, пик которого приходится на кризис 3 лет, внутри которого фактически происходит рождение «Я» ребенка и переход к новому уровню отношений с матерью как с субъектом отношений. [7, с.33]. 

Нами было проведено исследование в котором приняли участие 70 матерей с детьми в возрасте от 18 месяцев до 5 лет. Группу составили матери, активно интересующиеся воспитанием, занимающиеся саморазвитием, участвующие в международном проекте для русскоговорящих женщин «Интуитивное Материнство». В рамках данного исследования были использованы: авторский опросник «Отношение к конфликту», формат индивидуального интервью, в ходе которого женщины рассказывали об основных трудностях, с которыми они сталкиваются в ходе своего материнство в данный момент. Так же была проведена групповое занятие, в рамках которого женщины рисовали нейрографический рисунок по определенному предложенному алгоритму. Нашей гипотезой было предположение о том, что нейрографический рисунок может позитивно влиять на состояние матери и снижать уровень конфликтности в отношениях с ребенком.

Проведенный нами опрос показал, что большинство матерей с детьми 18мес. — 5 лет связывают свое состояние счастья и удовлетворенности материнством с уровнем конфликтов с ребенком. Большинство отмечают, что их уверенность в своих действиях, предлагаемых ребенку требованиях, ощущение себя «хорошей матерью» падает, когда возникает конфликт с ребенком. Практически все женщины отмечали, что они считают ребенка инициатором конфликта. 70% женщин отмечали, что они считают необходимым как можно быстрее успокоить ребенка или договориться с ним, чтобы конфликта не было. 17.1% женщин считаю конфликт с ребенком неизбежной частью отношений, 37.1% женщин связывают конфликтность с ребенком с его характером, 54.2% относятся к конфликту как к личной неудаче, 15.7% видят в нем свое материнское фиаско. 30% женщин отмечали, что видят в конфликте личный вызов, стимулирующий вступить в борьбу. 97.1% женщин отмечали, что испытывают чувство вины за конфликт с ребенком, даже если ощущают себя в нем правой.

При этом в целом женщины отмечают разное отношение к конфликтам. 21.4% отмечают, что боятся их, 21.4% стараются избегать, 14.3 % улаживают, 21.3% избегают, 7.1% ненавидят, и лишь 24.3% считают их частью жизни. Таким образом мы видим, что в большинстве своем, конфликт воспринимается как нечто негативное, как неудача, снижает уровень уверенности в своих материнских действиях.

Однако, конфликт между матерью и ребенком может быть рассмотрен как естественная и неизбежная часть сепарационного процесса, которая позволяет ребенку выйти из слияния и диады с матерью. Этот процесс требует определенного противопоставления матери, позволяющего построить качественно новые отношения «Я» и «Ты».

Библиографическая ссылка: Сорокина Е.Н. Проявление матерью черт эмоциональной зависимости в детско-родительских отношениях как фактор нарушения сепарационного процесса в диаде мать-дитя. // Современная психология и педагогика: проблемы и решения/ Сб. Ст. По материалам ХХХIХ международной. научн.-практ. конф. №10 (37) Новосибирск.: Изд. ООО «СибАК», 2020.  72 с. (с. 55-60)

Современное представление о развитии человека указывает на то, что важнейшие базовые структуры личности закладываются в период раннего детства, где ключевое значение на процессы развития как физического, так и психического, оказывает мать. Становление и развитие системы взаимодействия матери  с ребёнком  является видотипическим для человека [1, с.35]

 Первые 6 месяцев жизни ребенка рассматриваются большинством авторов (Д. Винникот, М. Кляйн, М. Малер, Д. Штерн,  Э. Эриксон и другие), изучающих диадические отношения матери и ребенка как этап естественного симбиоза, где мать и ребёнок должны установить глубокую связь, сонастроиться, и потребности ребенка определяют большое эмоциональное вложение в него со стороны матери и их чуткое удовлетворение с её стороны. [2, с. 37]. Вместе с тем, далее отношения матери и ребенка должны претерпеть значительные изменения и перейти в фазу противозависимости или в терминологии, предложенной М. Малер сепарации-индивидуации [3, с.27]. Этот важнейший период в жизни человека, на котором он с поддержкой матери проживает свое психологическое рождение, формирует сознание своего Я,  который заканчивается в норме кризисом 3 лет  распадом диады мать-ребенок. Отношения между матерью и ребенком переходят в фазу, где мать становится из объекта, субъектом отношений. Этот важнейший процесс формирования психики человека сказывается ключевым образом на формировании его личности и на способности строить далее отношения с другими людьми из позиции независимости, а не в парадигме созависимости. Вместе с тем, как отмечают в своих исследованиях супруги Уайнхолд, незавершенные стадии развития будут стремиться к завершению, как только возникнет такая возможность. Любая ситуация, напоминающая ситуацию, имевшую место в жизни человека раньше и обусловленная незавершенной стадией развития, выдвинет этот незавершенный процесс на первый план [4, с. 83]. 

 Вот почему, на наш взгляд, большое количество матерей проявляют черты эмоциональной зависимости в отношениях с собственным ребёнком, что фактически нарушает их возможность строить с ребёнком надежную здоровую привязанность [2, с.50] и нарушает в свою очередь, процесс сепарации ребёнка, вовлекая его в симбиотическую привязанность с матерью. Вместе с тем, качество привязанности оказывает одно из определяющих значений на развитие чувств безопасности, доверия, способности к сепарации ребенка, которые поддерживают все дальнейшие аспекты психического развития [5, 38]

Как правило вопросы эмоциональной зависимости рассматриваются в литературе в контексте любовных отношений мужчины и женщины (Артемьева М.Г.,  Н.М. Манухина , Н.Г. Пестов,  и другие). Однако, многие черты, свойственные таким отношениям, мы видим в отношениях эмоционально зависимой матери и ребенка, где мать фактически использует ребенка как объект эмоциональной зависимости. Это безусловно нарушает здоровые диадические отношения и воспроизводит травму раннего возраста либо на созависимом, либо на противозависимом этапах, что одинаково негативно сказывается на сепарационном процессе с ребенком. 

По нашему представлению зависимость ребенка на начальной фазе своего развития актуализирует ранние травмы развития матери и актуализирует ее созависимые проявления, направляя их на ребенка. Мотивов может быть два: бессознательно допрожить то, что в детстве не удалось прожить со своей матерью, используя теперь ребенка как материнский объект. Либо попытаться компенсировать ребенку те дефицитарные потребности, которые остались неудовлетворенными в ее детском опыте.